Поэт и драматург Яков Голяков, чье творчество неразрывно связано со знаменитым конным театром “Каскадер”, написал для артистов гимн их профессии: “Не ради трюка, ради красоты я не коня седлаю, а мечты - и становлюсь похожим на кентавра”. Я хочу рассказать вам о коне-ветеране этого театра, с которым свела меня судьба.
Для того, чтобы рассказать, откуда у нас появилась такая необычная лошадь, надо вернуться лет на десять назад, в московский прокат, где моя мама работала ночным конюхом. Как-то раз она сказала мне, что на ипподром приезжает конный театр “Каскадер”, который по вечерам будет тренироваться у нас в манеже.
Настало удивительное время. Каждый вечер, когда манеж закрывался для посетителей, каскадеры приводили туда своих лошадей, и начиналась сказка. Я никогда прежде не видела их работу изнутри - опасно, тяжело, но до чего же красиво и интересно!
В каждом уголке большого манежа готовился какой-то номер. Вот галопом мчится бок о бок пара вороных, на их спинах стоит невысокий худощавый мужчина в черном трико (этот трюк называется “аланская езда”). Так бы и смотрела на это чудо, но взгляд уже привлекает лохматая гнедая лошадка, изображающая настоящее родео: прыгает, изворачивается, “козлит”. Мне сверху, с балкона, хорошо видно, что это каскадер заставляет коня проделывать головокружительные прыжки. В паху у лошади протянут тонкий сыромятный ремешок, и когда всадник касается его рукой и чуть-чуть натягивает, конь, убегая от щекотки, начинает скакать и извиваться. Ремешок отпущен - и дикий мустанг снова превращается в милое спокойное существо.
Тренировки проводились каждый вечер. Мы с мамой скоро познакомились со многими каскадерами. Я узнала клички приглянувшихся мне лошадей. Особенно мне нравились Мавр и Алан, та самая пара вороных, да и чего греха таить, девичье сердечко замирало при взгляде на их всадника, красавца Артура.
Но самым великолепным среди каскадерских лошадей был, безусловно, Алмаз, конь Мухтарбека Кантемирова, руководителя театра. Они очень подходили друг другу: высокий вороной жеребец и мужественный сильный каскадер. Зная Кантемирова по выступлениям в цирке и кинофильмам, я всегда восхищалась им.
Моя мама быстро познакомилась с Мухтарбеком и как-то раз попросила его посадить меня на какую-нибудь из каскадерских лошадей. Кантемиров посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: “Приходи вечером в манеж”.
Весь остаток дня я не находила себе места. Наконец в манеж въехал верхом на Алмазе дядя Миша (так для удобства он разрешил себя называть, ведь “Мухтарбек Алибекович” сразу и не выговоришь). Заметив меня, он спешился и подвел коня ко мне: “Ну вот, Дашенька, садись на Алмаза, разомни его перед работой”. Мне сесть на это гордое великолепное животное?! Дядя Миша подбросил меня в жесткое казачье седло, и я двинула Алмаза вперед. Не тут-то было, единственной его реакцией на мое присутствие с верху было нескрываемое раздражение. “Да кто ты такая, собственно?” - яснее всяких слов сказал мне его презрительный взгляд. “Ну-ну, не балуй, Мазя! Давай, работай!” - усмехнулся Кантемиров и шлепнул коня по атласному боку. Конь тут же двинулся вперед, правда, отнюдь не смирившись с тем, что на нем сижу я.
Для того, чтобы послать коня рысью, пришлось провести бой на ближней дистанции, благоговение перед прекрасным животным уступило место ярости, и наконец Алмаз нехотя подчинился. После рыси я немного пошагала, разговаривая со знакомыми каскадерами и жалуясь на Мазино упрямство. “Да ты вообще-то знаешь, что это за конь? - сказал мне один из них. - У него такая родословная, что ни одной из наших лошадей и не снилась. Он же внук самого Квадрата!”. Уже на рыси я долго переваривала это сообщение. Боже мой, внук легендарного Квадрата, чемпиона породы, который привез столько призов! Вот это да!
“Ну, хватит рысить, - окликнул меня Кантемиров. - Давай-ка в галоп”. “Хорошо бы, - буркнула я, - да не очень-то он меня слушает”. “Ну это легко поправить, - улыбнулся каскадер. - Мазя, галоп!”. Вороной конь рванул с места так, что у меня чуть голова не оторвалась! Алмаз мчался галопом, а меня потихоньку охватывало уныние: “Как я его буду останавливать, ведь слушается он вовсе не меня, а лишь своего друга и хозяина?”. И вдруг я поняла, что развязка уже не за горами. Впереди меня на стенку выезжал Артур со своими вороными, прыжок - и он стоит на их спинах, двигаясь неспешной рысью. Мы с Алмазом приходились как раз по центру! Надо остановить, ну хоть повернуть: “Сворачивай, негодяй ты этакий!”. Крупы вороных неумолимо приближались. Что делать? “Артур, лыжню!” - затравленно взвизгнула я. Каскадер с перекошенным от неожиданности лицом усиленно отворачивает пару от стены, конечно, не удерживается и приземляется на спину Алану, упустив из рук Мавра. Я проношусь мимо, замечая, как он крутит пальцем у виска, и стараюсь не слушать весьма цветистые выражения, которые несутся мне вслед. Но вот спасительное: “Мазя, рысью, ай хороший мальчик!”. Насчет последнего у меня свое мнение, но я оставляю его при себе, буквально сползая с вороного рысака...
Это был мой первый опыт, с тех пор я много раз ездила на Алмазе, и со временем он стал немного меня слушаться. Правда, когда мы начинали галоп, Артур со своими конями всегда уходил в середину манежа, вслух прохаживаясь по адресу всяких ненормальных, которые носятся не разбирая дороги. К сожалению, через несколько месяцев каскадеры уехали с ипподрома, оставив потрясающие впечатления и воспоминания на всю жизнь.
...Прошло несколько лет, появился приют для лошадей “Уникум”, в который лошади попадали иногда в ужасном состоянии. Словом, им часто требовалась помощь опытного ветеринара. Лидия Александровна, ветврач Битцы, приезжала осматривать наших стариков. Однажды она сказала: “Я сменила место работы, теперь лечу лошадок в конном театре “Каскадер”. Это был день воспоминаний: она рассказывала о людях, которые, несмотря на трудности, остались работать с Кантемировым, о лошадях, на чью долю выпало, пожалуй, еще больше несчастий, словом, обо всем. “Кстати, Алмаз, умер год назад во время гастролей от колик. Мухтарбек очень переживал его смерть, такой хороший был конь”. “Ну еще бы”, - подумала я, вспомнив, с какой гордостью и любовью всегда смотрел Кантемиров на своего Алмаза.
Как-то весной во время очередного визита ветврач сказала: “Не хотите ли купить лошадку из “Каскадера”? Театр уезжает на длительные гастроли в Болгарию, а нескольких коней оставляют, их хотят сдать на мясо. А одного из них мне уж так жалко! Красивый очень и добрый, как раз для вас”. Оказалось, что орловский рысак по кличке Показной был жеребцом, это была первая проблема, так как со дня основания приюта мы брали в него только меринов и кобыл. С жеребцами хлопот не оберешься, уж больно они неуравновешенные и опасные. “Да он спокойный, не поймешь, что жеребец”, - уговаривала Лидия Александровна. Мы заколебались, но оставалась и вторая проблема - деньги.
Она разрешилась неожиданно для нас. Несколько раз приехав в “Уникум”, моя двоюродная сестра Наташка так увлеклась лошадьми, что выпросила у отца денег на покупку Показного. Когда все проблемы с переездом были улажены и конь уже стоял на нашей конюшне, мы с мамой принялись рассматривать его документы. Я читала имена родителей и вдруг... Прадед по отцовской линии - Квадрат. Мы открыли книгу с фотографиями знаменитых лошадей и нашли там Квадрата - наше новое приобретение как будто сошло с этой иллюстрации! Он был куда больше похож на своего именитого предка, чем Алмаз. Внезапно мама недовольно поморщилась: “Ну что это за кличка дурацкая - Показной, некрасиво как-то. Давай придумаем ему другое имя”. До ночи так ничего и не решили, ведь надо было сохранить первую букву его настоящего имени. Я почти провалилась в сон, и тут меня словно подбросило: “Мам, проснись! Я придумала! Будем звать его - Подарок!”. “Хорошее имя, - спросонья одобрила она, - пусть будет Подарок”.
Так вороной орловец получил новое имя и начал новую жизнь. Для жеребца он и впрямь был довольно флегматичным, но выражалось это вовсе не так, как хотелось бы нам. Когда конь понял, что здесь его никто не будет гонять, выжимая все соки, он потихоньку обленился. Всадники не могли сладить с красивым лентяем. Вместо галопа он старался рысить, вместо рыси - шагать, а то и вовсе постоять смирненько где-нибудь в сторонке. “Ну и трутня вы нам сосватали!” - не удержалась я от того, чтобы не поддеть ветврача. “Ты бы видела, каким он к нам в театр пришел! Он ведь и джигитовку работал, а скакал так, что не остановишь”. Да быть того не может! Похоже было, что мы говорим о двух разных лошадях. Лидия Александровна, заметив мое недоверие, пояснила: “Когда труппа первый раз уехала на гастроли, Подарок остался здесь. Он долго не работал, а потом один из сотрудников, не слишком понимающий в лошадях, поехал на нем в лес прокатиться и, видно, очень долго гонял нетренированного коня галопом. Когда Подарок вернулся, наконец, в конюшню, он был мокрым от пота, а из ноздрей у него текла кровь. Неудачливого всадника поругали, да и забыли, коня я на ноги поставила, но что-то в нем сломалось. Появилась апатия, безразличие к работе, какой из него теперь артист?”
С тех пор я стала смотреть на лень Подарка сквозь пальцы. Бог с ним, что работает с прохладцей, зато добрый и послушный, и несмотря ни на что любим всадниками.
Различные таланты нашего красавца раскрывались постепенно. Меня очень порадовало, что он знал разные цирковые фокусы. Их он всегда выполнял с охотой, надо было лишь правильно подать сигнал. Правда, кроме профессиональных навыков, у него имелись и привычки, изрядно нам досаждавшие.
Во-первых, он был “бобром”: все, до чего он мог дотянуться, подвергалось художественному выгрызанию. В условиях деревянной конюшни такое поведение частенько провоцировало у нас желание пересчитать эти зловредные зубы, но “лопатотерапия” желаемого эффекта не давала.
Во-вторых, Подарок, наверное, родился “стукачом”. Объяснить? Стоило чему-нибудь произойти на конюшне (отвязалась лошадь и пошла шуровать по кормушкам приятелей или козлик выбрался из своего загончика), из-за закрытых дверей по всей округе разносился зычный басовитый вопль Подарка. Сколько раз мы просыпались ночью в холодном поту и сломя голову неслись наводить порядок, с тоской прикидывая, как назавтра объясняться с соседями! Живем-то мы на дачном участке в 6 соток в самом центре дачного поселка.
Кто бы мог предположить, что ночной рев Подарка сделает его местным героем! Множество дачников с детьми приходило потом посмотреть на него, дань его бдительности - сухари, сахар, морковь, яблоки - шла неиссякаемым потоком. А дело было так. Рык Подарка вытряхнул нас из постелей в начале второго ночи. Влетев в конюшню с лопатой наперевес с целью немедленного наведения тишины и порядка, мы остановились в недоумении: все были на местах, и только Подарок стоял напрягшись, задрав голову, и продолжал голосить, не обращая на нас никакого внимания. “Слушай, а он вроде как принюхивается?” - с удивлением заметила мама. Мы выскочили из конюшни - из-под конька соседней крыши с двух сторон валил дым - на кухне чадило забытое на включенной плите варенье, деревянная ложка уже затлела и упала на пол... Позже мы узнали от ветврача, что Подарок уже пережил пожар в конюшне и твердо усвоил, что запах гари не сулит ничего хорошего.
А теперь пришло время рассказать о грустном. Несмотря на относительную (по меркам приюта) молодость, Подарка нельзя было назвать здоровой лошадью. Давняя бесчеловечная скачка не прошла для коня даром. Вяло текущая хроника, которая конечно же влияла на апатичный в целом характер Подарка и усугубляла его медлительность, через три года жизни в “Уникуме” стала прогрессировать. Конь начал тяжело дышать, сердце давало перебои, появилась худоба...
Мы стали сокращать Подарку работу. Осенью он уже только понемногу катал шагом совсем маленьких детей да еще свою постоянную поклонницу, пожилую сухонькую пенсионерку-дачницу Майю Алексеевну. Уж любила она его и жалела, как родного внука - то яблочек принесет, то отборной морковки со своего огорода, и все лето до глубокой осени привозила в приют большую тележку со свеженакошенной (на всю конюшню) травой. Ах если бы любовь умела отвести болезнь...
В воскресное ноябрьское утро мы нашли Подарка лежащим на полу конюшни. Он испуганно и виновато смотрел на нас, но встать уже не мог. Мы кинулись за лекарствами, вызвали к Подарку целую медицинскую бригаду во главе с кардиологом. Уколы, капельница, закрытый массаж сердца... Надрываясь, девчонки три часа поднимали обессилевшего коня на растяжках, чтобы подвесить его в вертикальном положении, уберечь от пролежней, сепсиса, отека легких. Меня как огнем жжет воспоминание: за несколько часов до смерти Подарок стал вести себя необычайно ласково, он терся об меня мордой, пытался прислониться, прижаться своим измученным телом. Он хотел что-то сказать? Поблагодарить? Проститься?
Ты ушел от нас, вороной конь, подарок судьбы. Это мы должны быть благодарны тебе за то, что ты был, и поэтому я закончу свой рассказ другим воспоминанием. Мы в поле: “Повод, учебной рысью марш, галопом марш!”. Слыша мою команду, лошади сами с удовольствием выполняют приказ. Задумчив лишь Подарок подо мной. “Шевелись, лентяй, мы же в голове смены - всем галоп скомкаем!” Слегка шлепаю его палочкой, в ответ следует удар задом: “Скажи спасибо, что вообще двигаюсь!”. Наш диалог мучительно напоминает мне что-то, уже когда-то бывшее со мной - я и вороной неслух. Неожиданно для себя открываю рот и рявкаю: “Галоп, а ну галоп, Подарок!”. В лицо брызнуло солнце, свистнул в ушах ветер, и моя смена осталась где-то позади. Видно, вспомнила не одна я, но и конь вернулся в свою молодость, когда по команде каскадера он стремительно мчался по манежу под аплодисменты зрителей. Время, видно, повернулось вспять - снова подо мной вороной орловец, только теперь он полностью послушен моей руке и моему голосу. “Рысью, Подарок, ай хороший мальчик!”
::author::
Рисунок Юрия Станешевского
