Нина Александровна Менькова – живая легенда нашего конного спорта, участница Олимпийских игр 1988 года, обладательница одной серебряной медали чемпионата мира и двух медалей чемпионатов Европы, бронзовая призерка КЮРа чемпионата Европы 1991 года. Она также завоевала серебро Кубка мира в 1991 году и бронзу в 1989 и 1990 годах. Пара Нина Менькова – Диксон в свое время произвела большое впечатление на международное конноспортивное сообщество, их достижения – одни из лучших в истории российского конного спорта. В этом году Нине Александровне исполняется 78 лет – но она по-прежнему в седле. Кроме того, ее огромное богатство – опыт долгой жизни в спорте. Опыт, который важно передать, сохранить, воспринять...
Начался наш разговор с эмоциональной жалобы Нины Александровны на одного успешного всадника. «Оказывается, я ничего в выездке не понимаю, оказывается, я устарела со всеми своими знаниями! И когда лошадь на разминке идет ушами вперед, загнув нос на грудь, а зад работает в отхлест – это так и надо, это правильно! Так мне объяснил один из наших ведущих спортсменов. Я с ним стала спорить и сказала, что лошадь даже на разминке должна вписываться в прямоугольник, а его лошадь вписывается в ромб. Вижу, что он меня не понимает. Тогда я говорю ему: «Понимаешь, если бы сейчас за твоей лошадью была повозка, это выглядело бы нормально, потому что с повозкой лошади надо вкладываться в хомут, чтобы тянуть. Но если это верховая лошадь, ее плечи не должны уходить под корпус». После чего он мне заявил, что не желает слушать мои оскорбления его лошади в том духе, что к ней надо прицепить повозку!»
Нина Александровна 62 года с лошадьми: в 16 лет она впервые пришла на конюшню. Видела работу легендарных всадников прошлого, выступала с ними на одном поле. Целая долгая жизнь в большом спорте...
– Как вам удается оставаться в седле?
– Ой, о чем вы. Чуть-чуть для моциона. Немного шагом, немного рысью. Даже галопом мне легче, чем рысью: облегченной не могу – колени болят, учебной – спина долго не выдерживает. На своем на одном катаюсь, ни на кого больше не сажусь давно. Конь мой – тракен, наш отечественный, красивый, вороной, 14 лет. Очень талантливый, прекрасно владеет своим телом – но очень уж тяжелый у него характер.
– Такое часто слышишь про талантливых лошадей...
– Вообще лошади, которые могут показывать высокие результаты, как правило, обладают высоким интеллектом. А при высоком интеллекте ему кого-то слушаться зачем? У меня лошади разные были, были и глупенькие, с глупенькими гораздо проще.
У моего это наследственное. Он принадлежал моей клиентке, потом она перешла на немецких лошадей, а его отправила в завод. Я уже к нему привыкла и с завода выкупила. Но если бы я тогда знала его происхождение, то подумала бы несколько раз, прежде чем это делать. Дело в том, что он и по отцу, и по матери, с одной стороны внук, с другой правнук известного тракена по кличке Фокус. Он отличался феноменальным прыжком, но отвратительно мерзким характером: очень любил драться и даже погиб в драке.
А мой с лошадьми драться не любит – боится. Но все равно любит показать, какой он крутой мэн, устраивая пакости всаднику. Лошадям начинает демонстрировать, мол, близко к нему не подходи – может начать свечить, из свечки вертикально вверх выпрыгнуть, и при этом смотрит на лошадей гордо – мол, видели, как я могу? Вот, учтите, я очень страшен!
Хоть логическое мышление у лошади слабее, но зато у нее феноменальная память и внимательность
У меня до него был в Московском клубе сын Валькензее, но мать у него тоже от Фокуса – вел себя точно так же, был у него этот пунктик «драться». Пробовала пробивать его, конкуристов сажала – и поняла, что бесполезно: в первый день он сдавался через 15 минут, на второй через полчаса, на третий – вничью заканчивалось через два часа. Я поняла, что следующий этап – это только «пристрелить». И пошла другим путем. Хочешь драться – ну дерись. Я делаю вид, что с ним дерусь: подтолкну шпорой, чуть хлыстиком. Полчаса он со мной дрался, потом резко потел и начинал высыхать и всё: можно начинать работать хоть с пиаффе! Но каждый день была у нас эта процедура драки. Такая вот наследственность Фокуса.
При этом его феноменальный прыжок передавался жеребятам от любой кобылы. Мой тоже имеет прекрасный природный прыжок, причем он сам рассчитывает, у него очень хорошая реакция, владение собственным телом, но дерется только под седлом; если в момент драки тронуть его шпорой, он так отмахивает задней ногой вперед, что достает мне по каблуку. Настолько сильные длинные ноги!
– Что для вашего коня является наказанием?
– Да я и не пытаюсь его наказывать – не вступаю с ним в борьбу. Во-первых, для этого нужно иметь очень хорошую реакцию и опережать лошадь. Она только еще задумала пакость сделать, а ты уже вытолкнул ее из этого состояния. Во-вторых, нужно очень хорошо владеть своим телом. Какое у меня может быть владение телом, когда у меня четырех дисков на позвоночнике просто нет – стерлись... Мне вступать с конем в борьбу – это можно заранее сказать, что я проиграю, а каждая его победа укрепляет его в желании драться. Наказание – ну, например, если он много дрался, то я после тренировки ему не даю угощение. Причем он это знает и даже уже и не просит. Зато, если он вел себя прилично, то всё – он ко мне с выражением «ты со мной не расплатишься».
– Кто были ваши тренеры?
– Самый первый, когда я в прокат пришла – Фазиев Илья Васильевич. Некоторые его слова я помню до сих пор. «Ты не любишь галопом ездить!» – «Как?! Я люблю!» – «Да! Ты любишь носиться!» Мне очень нравился один конь – золотистый, вьющаяся длинная грива, большие черные глаза... Он был какой-то беспородный, напоминал игрушку-качалку. Я Илье Васильевичу сказала: «На этом коне хочу ездить, он такой красивый!» «Что? Вот этот красивый? Да что ты понимаешь в лошадиной красоте? Вот красивая лошадь!» – и показал на чистокровную верховую кобылу, до сих пор помню ее кличку – Спираль.
Потом я ездила в ЦСКА – со мной там не то чтобы много занимались, но уделяли мне внимание. Николай Ситько, Сергей Филатов со мной немного занимались. Я даже раза два верхом на Абсенте сидела.
– Помните ощущения?
– Конечно! Такие вещи разве можно забыть?! Помню, что, когда на нем сидишь, перед тобой такая длиннющая шея – как Крымский мост. И помню, что он терпеть не мог работу рукой, когда лошадь отзываешь. Надо было держать руки ровно. Филатов мне говорил: «Если не можешь держать ровно, упрись рукой в основание шеи и терпи». Абсент всю жизнь перекидывал язык, ему из-за этого очень туго затягивали капсюль – вдвоем с коноводом, упираясь коленом в нижнюю челюсть. Из-за этого конь, конечно, не любил, когда его рукой трогали. А рулился он практически от шенкеля.
У лошади другая проводимость нервной системы, и чем выше скорость реакции всадника, тем лучше
– А это не мешало ему проявлять гибкость и прочие необходимые в выездке качества?
– Ну, Филатов справлялся...
– Различался тренерский подход Филатова и Ситько?
– Филатов не тренер был – спортсмен. Филатов со мной занимался, так сказать, из спонсорских соображений; а тренер там был Ситько. Но мне большого внимания там вообще не уделяли. Тогда еще не было у нас юношеского спорта вообще – только взрослый, а в ЦСКА не было ни одного гражданского лица. Я им там не нужна была. Потом они оценили, что я очень дисциплинированно себя вела, что мне говорили, то и делала, и стали доверять мне лошадей спортсменов, ушедших в отпуск. Коноводами были солдаты, а им они не особо доверяли. Так я там практически на всех основных лошадях переездила. На Карбее Ивана Калиты ездила. А чтобы я ездила правильно – подсказывали. На Карбее научилась делать менку в темп. Он был с буденновской кровью, с характером. Всё делает, все элементы, а на менке – зад «врет». Раз не делает, два, три. Калита заезжает в угол, хлыст выворачивает, как следует его отлупит, выезжает – всё, конь делает менку. А потом Калита ушел в отпуск, и Ситько посадил меня на Карбея. Сначала я просто ездила – рысью, немного галопом. Потом Ситько меня подзывает: «Попробуй по диагонали ногу сменить!» Я еду – меняю. «Теперь в четыре темпа попробуй!» – меняю. Потом в три, потом в два. Через неделю где-то: «Давай в темп попробуй!» Я заезжаю – конь делает! Но я-то «чайник», я знала, что конь профессор, и к нему прислушивалась, а не наезжала на него. И он у меня всё делал. Потом приезжает из отпуска Калита, заходит на манеж и видит меня на Карбее. И сразу на Ситько: «Что это такое, зачем на моего коня девку посадил? Что я потом с конем делать буду?!» А Ситько: «Подожди-подожди. Хочешь посмотреть, как нужно ногу в темп менять?» И мне: «Зайди в два темпа и в темп». И Калите: «Вот, видел? Учись!» С тех пор Калита ненавидел меня всю жизнь. (Смеется.)
– Почему же он сам не мог поладить с конем?
– Ну, видно, у них такое соперничество возникало. А со мной что соперничать?..
У Филатова был еще молодой текинский жеребец Алмаз, до того он был производителем. После своего успеха с Абсентом он хотел попробовать еще работать с текинцем. Алмаз был настолько ярый жеребец, что Филатову приходилось с ним драться, и Ситько за ним с бичом по манежу бегал. Ведь тот выйдет в манеж, видит – лошади, у него одна задача – кого крыть? Ну Филатов быстро объяснил ему правила поведения. Дело было еще в старом манеже в Хамовниках. Приводят Филатову Алмаза, он садится, въезжает в манеж. Конь шею длинную свою задрал и орет. Тут Филатов, недолго думая, как даст ему кулаком по лбу – конь зашатался и упал. Филатов в панике: «Убил!» Конь пришел в себя, встал – и с тех пор под Филатовым не смел ни вякнуть, ни голову поднять. А когда Филатов уезжал с Абсентом на соревнования, работать-то Алмаза надо – коновода он сбрасывал, не слушался. А я с Алмазом подружилась: в деннике его угощу, на шее повисну – и он меня по деннику возит на шее и качает. Попробовали мне его дать. Это было в Ватутинках, на летней базе. Собирается смена из коноводов, головной Светозар Глушко. Он мне говорит: «Ты только к нам не подъезжай, встань метров на сто позади, а то конь может броситься». Я так и делала. Но потом вроде ближе подъехала, потом еще ближе и уже фактически еду в смене. Светозар увидел: «Ты что?!» Я говорю: «Да он нормально себя ведет». Меня и одну в лес на нем отпускали, я на нем даже тайком прыгала. Потом я в чем-то дома провинилась, и мама меня неделю на конюшню не пускала. Приезжаю в Ватутинки – а мне говорят: «Что же ты наделала!» Алмаз в мое отсутствие сбросил коновода, бросился на молодого троеборного коня и искалечил его. А при мне он такого не делал – мне кажется, он боялся меня уронить. Относился как взрослый мужчина к ребенку.
Мне нравится одно высказывание: ум лошади отличается от ума человека только тем, что лошади не умеют плести интриг. Не так уж они хуже нас, и всё прекрасно понимают!
– Чем отличается большепризная лошадь? Как понять ее потенциал?
– Смотря какой породы, чьего разведения. Если взять немецких лошадей, то там давно разведение ведется по видам спорта. Там если лошадь имеет выездковое происхождение (что не значит, что она не сможет прыгать, кстати) – то она точно имеет хорошие движения и сотрудничает с человеком. Темперамент у лошади может быть разный – кто-то порезвее, кто-то поспокойнее, но сотрудничество с человеком точно будет. А у нас в завод ставили настоящих «людоедов», только потому, что этот жеребец в скачках хорошо скакал, разводили «по породам»... Я, понимая это, всегда отбирала себе несколько лошадей: не факт, что каждая из них в итоге в выездку пойдет, хорошо, если один из всех. Бывает, лошадь до какого-то уровня доходит, а дальше никак. Заранее не угадаешь. Влияет множество факторов. Тот же постав ног: если есть небольшой размет, кривоногость, пока лошадь молодая, это не страшно, а с возрастом при высоких нагрузках будут травмы. Мягковатая спина: пока молодой, она держит, а с возрастом будет проблемы. Вот движения можно увидеть уже у подсосного жеребенка. И характер должен быть. Не зря на немецком керунге бывает, что вот два родных брата, и движения у них обоих хорошие, но один из них идет в производители, а второй подлежит кастрации, и цена его на один нолик справа меньше. Оценка там начинается с жеребенка, которого показывают под матерью: если мать идет шагом, жеребенок должен идти шагом с противоположной стороны от выводчика, если кобылу переводят в рысь, жеребенок тоже должен бежать рысью, если кобыла переходит на прибавленную рысь, жеребенок должен сделать то же самое. И если он сбился в галоп – ему снимают баллы, так как у него нет природной прибавленной рыси.
– Рысь ведь можно сделать?
– И галоп можно сделать. Единственное, что нельзя сделать, – прибавленный шаг. Если он есть – испортить можно, если его нет – ничего не сделаешь. Ведь сколько Климке старался со своим основным конем – и через жерди шагал, постепенно их раздвигая, и разные другие упражнения, толку мало было. Не зря всегда считалось, что шаг – король аллюров.
– Нуно Оливейро говорил: «Езда – не точная наука. Ты должен чувствовать и не иметь системы в голове». То есть не всему всадника можно научить, что-то зависит только от него самого, от его способностей?
– Конечно. Это называется чувство лошади.
– Это талант, как и в других сферах? Не всякому дано?
– Ну, например, всех ли можно научить писать музыку? Музыкальный слух – у одного есть, у другого нет. А у кого-то слух есть, но у него фантазии нет, чтобы хоть одну мелодию сочинить. Так же и здесь. Если этого чувства лошади нет, то еще как-то можно научить по схеме ездить, но выезжать лошадь такой человек не сможет никогда. Выездка – это взаимодействие двух живых существ. Что такое талант всадника – это и внимательность, и скорость реакции. Ведь скорость реакции лошади примерно в 10 раз больше, чем у человека. Точно так же, как лошадь может убить 16 вольт, а человека 160 вольт не всегда убьет. У лошади другая проводимость нервной системы, и чем выше скорость реакции всадника, тем лучше – чтобы от лошади не отставать.
Что такое талант всадника – это внимательность и скорость реакции
К тому же у лошади феноменальная память. Всё, что в нее «записано», остается на всю жизнь. Лошадь может запомнить и идентифицировать до тысячи человек, с которыми она когда-либо взаимодействовала. И хоть логическое мышление у лошади слабее, чем у некоторых других животных, но зато память и внимательность – ее козыри. И когда она стоит в деннике и вроде бы погружена в себя – она на самом деле всё замечает и запоминает. Вот собака по сравнению с лошадью – верхогляд. Она отвлекается, забывает. А лошадь запоминает на раз – особенно то, что ей выгодно или не выгодно.
– В работе с лошадьми постоянно упоминают, что нельзя форсировать.
– Это тоже о том же чувстве лошади: всадник должен понимать, когда наступает правильный момент от лошади требовать, а когда еще рано. Благодаря своей скорости реакции она поймет, что задача не по силам, и откажется, а отказаться она может в очень жесткой форме.
– Но есть же безотказные?
– Есть. И их ломают, и спортивная карьера их быстро заканчивается.
– Какой должна быть продолжительность тренировки?
– Для меня нормально час. Я знаю, некоторые за полчаса успевают – я этого не понимаю. У нас в советские времена были основная лошадь и запасная, и считалось, что если ты работаешь меньше полутора часов, то ты сачкуешь. Наши отечественные лошади требовали более долгих тренировок. С Диксоном у меня первые 40 минут уходило только на приведение его в рабочее состояние. И меньше 2,5 часов тренировки у меня не получалось. На корде гонять его не получалось – он так прыгал, что мог приземлиться и дальше идти на трех ногах, всё, идем лечить травму. С другой стороны, у нас и кормов таких не было, как сейчас. Из подкормок мел – и больше ничего. Летом, если было где, иногда косили траву. Но много травы было нельзя – это идет еще от кавалерии, кавалерийских лошадей травой не кормили, только сеном.
– Гуляли ли ваши лошади в леваде?
– У нас в «Буревестнике», где я проработала 30 лет, директором был Иван Сергеевич Иванов, который был конником до мозга костей и прошел все виды спорта, от скачек до выездки. У нас была одна левада, окруженная шпингартеном. Он эту леваду снес и сделал второй плац. Потому что спортивную лошадь надо работать! Во второй половине дня можно пошагать. А в леваде должны гулять жеребые кобылы, больные старые лошади. Стареньких у нас не держали. Ведь сколько классных лошадей погибло в левадах! Если ты лошадь работаешь полноценно, ей достаточно. Сейчас ведь другая ситуация. Сейчас, чтобы заработать на жизнь, берейтор не две лошади работает, а десять. Можно ли каждой из них успеть уделить столько времени? Вот он и работает одну-две, а остальные болтаются в левадах. У меня в леваде гулял только Пост после 30 лет. Он в леваде бы просто убился. Он был крипторх – а у них очень высокий гормональный фон.
Пост был очень дисциплинированным и очень не любил что-то повторять – какой-то элемент, упражнение. Он всю жизнь старался всё сразу делать правильно – чтобы не заставляли переделывать. И с ним я за 40 минут успевала всё – и над элементами поработать, и схему проехать. А он имел склонность к полноте, очень любил сено и много ел. У меня всегда была проблема – чем его еще занять. В «Буревестнике» можно было пойти в парк, поездить.
– Тренировки каждый день?
– Зависит от лошади. Кому-то достаточно четырех в неделю, кому-то больше. Но один день – выходной. Бывало, приедешь в воскресенье раньше – а конь спит. И, проснувшись, смотрит на меня с удивлением: мол, что приехала, у меня же выходной.
– Можно ли лошадь научить сбору на трензеле?
– В принципе можно. Как только лошадь научилась уверенно идти на трензеле от шенкеля, она отжевывает, это уже работа над сбором. Но я никогда на трензеле не пыталась делать сдачу в затылке. У меня такое понимание: на трензель лошадь должна идти, а мундштуку уступать. Мундштуком лошади легко подсказать – что нужно опустить нос, округлить шею. А на трензеле получается, что конь, с одной стороны, должен идти на трензель, а с другой стороны, ему уступать. Можно научить, но я предпочитаю этого не делать. Здесь надо сказать, что когда лошадь уже выезжена, умеет ходить в сборе легко и непринужденно, достаточно надеть недоуздок или чешский капсюль (я так делаю для работы в руках) – и лошадь собирается, и что самое интересное, она еще и отжевывает, при том что во рту нет железа. То есть это уже рефлекс.
А у нас ведь как думают: скользящий повод наденут, притянут шею – и считают, что лошадь у них в сборе. Это же вообще не сбор. Лошадь должна идти от задних ног через всю спину и шею. У меня за всю жизнь был один эпизод, когда я воспользовалась скользящим поводом – когда мне попался конь, уже испорченный неправильной выездкой. Когда дело доходило до пиаффе, он останавливался, поднимал переднюю ногу, как охотничья собака в стойке, и застывал, и если в этот момент его толкнуть, он мог выпрыгнуть вперед куда угодно, не глядя, что там впереди – в трибуну, в стенку.
Единственный аллюр, который нельзя сделать, – прибавленный шаг
Моим тренером тогда был Николай Иванович Михайлов. Он говорил: «Ну надень ты на него скользящий повод, он тебя убьет так когда-нибудь!» И в какой-то момент я решилась. Научилась работать, держа в руках три повода: от трензеля, мундштука и скользящий повод. Как только конь начинал сопротивляться и вырывать голову, я подключала скользящий повод. Едва конь уступал, я тут же переключалась на мундштук. Так я его проработала месяца четыре – и проблема была решена, и больше мы к скользящему поводу никогда не возвращались.
– Карл Хестер сказал: «Вы можете проверить правильность своего тренинга так: бросьте повод на рыси. Ваша лошадь должна вытянуться вниз, если задирает голову наверх – вы должны что-то поменять в своем тренинге!» Вы согласны?
– Совершенно верно. Если лошадь идет на повод – естественно, бросили повод, она растягивается, «разбирается». Если вы из-под шенкеля привели лошадь к поводу, то получилась пружина между шенкелями и поводом. Лошадь в сборе – пружину сжали; с одной стороны пружину отпустили – она распрямится. Если же лошадь все равно держит голову высоко даже с брошенным поводом, значит, она не расслабляется; она идет не на повод, а через повод. Закрутили мундштуком и цепочкой, то есть болевым приемом – и вот вам результат.
– Можете назвать из современных всадников на международном уровне кого-нибудь, кого вы считаете образцом?
– Честно говоря, я отошла от конного спорта, не слежу. Но главное – я ведь не знаю, как они работают. То, что они показывают на соревнованиях, – это одно, а как они этого добиваются? Помню, как Климке тренировался: в манеже закроется, и охрана стоит. И что он там делает с лошадью, никто не видит. Но когда они оттуда выходят – их аж обоих шатает.
Был такой жеребец-производитель – Доннерхолл, оставил много потомков. Я с ним выступала на соревнованиях и видела, как его работали. Сначала работал его и выступал на нем мужчина, а потом, видно, он стал тренером, и выступала уже его жена. И вот она на Доннерхолле ездит, а муж стоит на входе на плац или манеж и держит в руках шамборьер. И внимательно наблюдает – заодно какие-то замечания делает. И как только конь что-то только начинает замышлять (по нему видно), мужчина делает только один шаг в манеж. И конь тут же все свои задумки оставляет. Как вы думаете, чем этого добились – уговорами?
Отдрессировать, научить можно кого угодно – животное, человека... Ребенка, мужа или жену (но в случае с человеком важно, чтобы он не догадывался, что его дрессируют). Делается это очень просто: как только дрессируемый делает что-то, что вы не хотите, нужно сразу – не потом, не завтра – четко дать ему понять, что так делать не надо. И наоборот: как только он делает что-то, что вам нравится, тоже сразу, во время выполнения этого действия или даже в самом начале выполнения дать понять, что это хорошо. Это и есть метод отрицательного и положительного подкрепления. Но это труд очень педантичный. Здесь нельзя так, что один раз сделал, другой не сделал. Требования должны быть четкими и одинаковыми всегда.
– Обучение лошади всегда построено на стрессе?
– Почему на стрессе, нет. Здесь как и у человека. Я встречала лошадей, которых приходилось заставлять делать что-то, поощрять, если делает. Но все равно такая лошадь делает, но не с удовольствием: знает, что в конце похвалят и отвяжутся. Но у меня были – хоть и мало – такие лошади, которые обожали работать. Обожали то, что они делают. У меня был такой жеребец: он так любил работать – попросишь какой-нибудь элемент, он сделает и весь внимание, ждет, и уши к тебе повернул: «Ну скажи что-нибудь – я молодец?» Его просто похвалишь – и чувствуется, как он доволен. Ему нравилось, что его хвалят и он молодец.
– Такие лошади многого добиваются?
– К сожалению, он у меня мало прожил. Я выступила с ним только один раз на чемпионате в Нижнем Новгороде. Взяла его третьей лошадью: основные у меня тогда были Гарпун и Пост, а его я взяла в первый раз, просто посмотреть, как он перенесет дорогу, как он будет себя вести на новом месте, при судейских будках. Тогда у нас все малые езды с большим отрывом выигрывала ярославская команда. В общем, я ни на что не рассчитывала. И можете себе представить: я Малый приз и Средний приз I выиграла с отрывом на 3%! Все были в шоке.
|
