Кобыле Сэнди стало плохо 11 марта – колики. В тот же день произошло землетрясение в Японии, к последствиям которого человечество будет теперь прислушиваться очень долго. Но это, скорее всего, простое совпадение. А тогда пришлось срываться с работы и быстро двигаться в сторону дома. Двумя днями ранее подобное состояние пережил сосед Сэнди – першерон Марс, но коня поймали на первых симптомах плохого самочувствия, когда он только начал отставлять задние ноги и прогибать спину.
Марса вернули в норму стандартными терапевтическими приемами. Сэнди скрутило гораздо сильнее, да и промедление тоже имело место быть. Видимо, все началось еще утром или днем, врача вызвали под вечер, когда картина ее самочувствия начинала окрашиваться в достаточно мрачные тона…
«Справиться не удастся, надо везти, скорее всего, операция», – доносилось как со стороны, а дальше все закрутилось как во сне. Через полтора часа мы уже вслушивались в тогда еще малопривычную речь доктора Ковача. Слух и восприятие были настроены не на отдельные слова или мысли, а на получение надежды. Речь доктора давала такое ощущение. Без улыбок, ухмылок – взвешенно, четко, без малейшего намека на свое превосходство. Лишь изредка повторял: «Из опыта известно». Какого опыта – своего или врачебного вообще – не уточнял.
А вот Сэнди, ее состояние надежд давали гораздо меньше. За несколько часов своих мучений бедная лошадь перестала быть Сэнди. Из упитанной соловой белорусской упряжной красавицы она превратилась в несчастное осунувшееся существо неопределенной масти. За несколько минут стояния в боксе под животом лошади скопилась лужа сбегавшей со всего ее тела жидкости. Я примерно представлял себе, что это может значить…
Уводя Сэнди в операционную, доктор повторял только, что через час он выйдет и что-то скажет. В сознании отразилось, что тогда надо будет принять то, о чем думать не хотелось. Доктор не вышел ни через час, ни через два. Из операционной доносилось лишь периодическое попискивание аппаратуры, и эти звуки, и то обстоятельство, что доктор не выходит, давали надежду на то, что там, в Сэндином животе, все не так уж все плохо, есть над чем работать и нет смысла тратить время на беседы.
Почти через три часа, уже в операционной, над перевернутым телом лошади с неузнаваемо длинной шеей и запрокинутой головой, с выведенными наружу через разрез кишками, доктор рассказывал, что у Сэнди был завал верхнеободочной кишки, признаков некротических изменений тканей кишечника нет, что все уже уложено надлежащим образом, и вскоре операция завершится. После полуночи Сэнди перевели в мягкий бокс, где началось пробуждение от наркоза – по сути, ее второе рождение.
Раньше мне доводилось читать о Миломире Коваче. Я всегда представлял его неким брендом, товарным знаком, как это сплошь и рядом происходит на российском рынке. Есть известный человек, под его именем организован бизнес, но «самого» простым клиентам увидеть не суждено. В «Новом веке» все не так.
Держа Сэнди за недоуздок, я вглядывался в лицо доктора – оно было невозмутимо.
Операция закончилась около двух часов ночи, а в пять утра доктор уже самолично извлекал из Сэндиного желудка рефлюкс. Смотреть на это было поразительно: Те, кто пытался с помощью шланга и собственного дыхательного аппарата сливать бензин из бака автомобиля, меня поймут: мало кому удавалось не хватануть ртом приличную порцию топлива. Здесь все то же самое, только вместо бензина – желто-зеленоватая густая дурнопахнущая жидкость из лошадиного желудка. Европейский доктор делал это самолично! Держа Сэнди за недоуздок, я вглядывался в лицо доктора – оно было невозмутимо.
Послеоперационная терапия была по-настоящему интенсивной: Сэнди постоянно находилась под капельницей, периодичность введения препаратов в первые трое суток составляла 30 минут. Можно сказать, что сотрудники клиники в этот период и не отходили от Сэнди.
Для знакомых с российской «человеческой» медициной это очень необычно. В наших больницах работают неплохие и даже очень хорошие хирурги, но послеоперационный уход, сестринская помощь отсутствуют напрочь, особенно ночью. Больного могут очень даже удачно прооперировать, но затем губят послеоперационным уходом, вернее, его отсутствием…
События первой ночи утром буквально валили меня с ног, но доктор Ковач об отдыхе не помышлял. В первые дни я вообще не мог понять, когда он отдыхает. Прошло уже двое суток с операции, в какой-то момент мы распрощались, он ушел к себе отдыхать, а я уснул у стены напротив денника. Но уже через пару часов я увидел свет в коридоре, услышал голос доктора – снова работа. На часах – пять утра.
Все шло вроде бы хорошо, кроме одного – у Сэнди не было перистальтики. Что-то пробулькивало, но рефлюкс в желудке упрямо присутствовал в неуменьшающихся количествах – каждые четыре часа доктор неизменно откачивал по 8–10 литров жидкости.
Запомнилось, как на следующее после операции утро пришли мужчина и женщина, спросили про наш случай. Женщина тогда сказала, что самыми тяжелыми являются третьи и седьмые сутки. Я принял к сведению, но значения ее словам не придал, мне казалось, что вот-вот, и у Сэнди все наладится, благо температура и пульс почти что в норме… Заходили они и на следующий день, разговор получился какой-то душевный, человеческий, интересовались они не только Сэнди, но и другими находившимися в боксах лошадьми. Позже узнал, что это были Инесса Потураева и Анатолий Меркулов.
Третьи сутки стали кошмаром. Сэнди угасала на глазах, не демонстрировала никакого сопротивления болезни, стала апатичной. Все это время она находилась под капельницей, питание ее составлял раствор глюкозы. Мы понимали, что в ее кишечнике полным-полно всего, и оно не стремится выходить наружу естественным путем, а вся потребляемая жидкость оказывается в желудке, нисколько не продвигаясь по кишечнику. В какой-то момент я уже начал понимать, что задаю доктору неприлично много вопросов.
К сожалению, есть неумолимая статистика – тончайший механизм перистальтики после хирургических манипуляций запускается не у всех. Доктор рассказал мне, что за время работы в Германии им разработана методика восстановительного лечения, благодаря которой свыше 94% лошадей удается вернуть к нормальной жизни в период от 1 до 8 суток после операции. Ранее погибало до половины таких лошадей.
Методика доктора Ковача дала результат на четвертые сутки. Сэнди словно проснулась к жизни, начала отстаивать свои права, «строить» соседей, заявила требования на корм и воду, от которых ранее отказывалась. Миломир Ковач вырвал у смерти еще одну лошадиную жизнь.
Сэнди повезло – ей на помощь пришло множество людей. Прибывшими врачами быстро было принято правильное решение, они связались с клиникой, договорились о нашем приезде, откликнулись наши знакомые, и уже через сорок минут примчалась коневозка. Но, главное, в России работает великий доктор, им собрана замечательная команда молодых профессионалов – целеустремленных ребят, не дающих себе ни малейших послаблений, работающих, как и сам маэстро, по 24, а если надо, то и 36, и 48 часов без передышки.
Говорить же о том, что клиника приносит деньги в данном случае неуместно: размещенные на той же самой площади денники принесли бы куда больше гарантированного дохода от банального постоя.
Кажется нелогичным, что создана эта клиника не нашим заботливым государством с его ветеринарным надзором, а «частником», который, по идее, должен блюсти свой частнособственнический интерес. А вместо этого делает, без преувеличения, государственное дело. Почувствовать, что такая клиника нужна, построить ее безо всякой оглядки на экономию, оснастить передовым оборудованием мог только неравнодушный человек. Дело здесь даже не в деньгах. Дело в том, что в России называли подвижничеством. Получается созвучно слову «подвиг», но, наверное, так оно и есть. Говорить же о том, что клиника приносит деньги в данном случае неуместно: размещенные на той же самой площади денники принесли бы куда больше гарантированного дохода от банального постоя. Так что расчетливостью здесь не пахнет.
Любопытства ради заглянул в закон РФ «О ветеринарии». Удивительно, но факт – задача лечения животных в индивидуальном порядке, облегчения их страданий в нем даже не прописана. Закон направлен исключительно на защиту населения от этих самых животных и их болезней, для чего надо выявлять, предупреждать, вакцинировать, изолировать и т. д. Гуманизмом по отношению к братьям нашим меньшим в законе и не пахнет, скорее речь идет о межвидовой борьбе…
Ветеринария, я не имею в виду те надзорно-профилактические функции, о которых говорится в законе, выпала из числа государственных приоритетов. Не царское это дело. Если кошечек и собачек можно полечить практически в любом городе, то помощь лошади реально оказать лишь в столице. Или в столицах. А коневладельцам в провинции остается надеяться разве что на пресловутое «лошадиное здоровье» – циничный термин, придуманный такими же, как и разработчики закона о ветеринарии, «любителями» животных.
К нам пришло письмо...