Лошадь медленно проходила мимо меня. Потухший взгляд, опущенная шея, напряжение во всем теле при каждом неуверенном, с трудом дающемся шаге. Колики... При этом слове неприятный холодок пробежит по спине любого конника, ведь это недомогание может...
Лошадь медленно проходила мимо меня. Потухший взгляд, опущенная шея, напряжение во всем теле при каждом неуверенном, с трудом дающемся шаге. Колики... При этом слове неприятный холодок пробежит по спине любого конника, ведь это недомогание может кончиться смертью животного.
На этот раз, кажется, обошлось... Кто знает, как скоро опять понадобится делать уколы, растирания, клизмы, да и подействует ли все это? Словно в ответ на мои невеселые мысли на дачном участке неподалеку негромко заиграло радио. «А по ночам мне снится конь, рыжий конь...» - немного грустно звучал голос известного актера. К горлу внезапно подкатил комок - ведь и мне тоже частенько во сне является удивительный рыжий конь. От него, как и от многих других, окончивших свои дни в приюте для старых лошадей, осталась лишь память. Он снится мне чаще других.
Мои воспоминания о первой встрече с Почином всегда сопровождает известный шлягер о рыжем коне. Ведь именно он звучал из всех окон в тот год, когда золотистого буденновского мерина привезли на спортивные конюшни из конной милиции для занятий учебных групп.
В тот день мы ездили во вторую смену. Я пришла пораньше и одной из первых устроилась на трибунах, чтобы не пропустить появление новичка. Наконец в манеже появился Почин. Боже мой, как хорош! Трудно поверить, но старый буденновец с проваленной спиной двигался с грацией какого-то сказочного существа, единорога или кентавра. Длинная шея изгибалась, как у лебедя, тонкие ноги в белых «чулках» словно не касались опилок, он не шел, а парил над манежем. Увлекшись внешним видом Почина, я не сразу заметила, что у его всадника, похоже, дело не ладилось. Конь нервно дергал головой, явно недовольный тем, как паренек работает поводом. Кончилось тем, что рыжий мерин закусил удила и поволок мальчишку галопом через весь манеж. Чем больше всадник натягивал и дергал повод, тем быстрее мчался конь. Занятие подошло к концу, парень с невероятным облегчением соскочил с Почина.
Наша тренер внимательно оглядела группу и сказала мне: «Ты у нас самая старшая - вот и садись на этого психа». Когда я забирала коня из рук мальчишки, то совсем не ощущала беспокойства или страха, уж очень сильно нравилась мне эта лошадь. Но лишь сев в седло, я сразу почувствовала, что конь напряженно ждет чего-то неприятного. Я разговаривала с ним, гладила, но он никак не хотел расслабиться. «Повод! Рысью марш!» - прозвучала команда тренера. Я подобрала повод и ощутила, что конь готов к борьбе: голова поднялась кверху, тело напружинилось, сейчас снова начнется скачка. Выработанная привычка просто заставляла мои руки крепче натянуть поводья, а ведь только что мальчишка чуть не разорвал коню рот и все впустую! «А я сделаю по-другому,» - мелькнула шальная мысль, и вместо того, чтобы набрать повод, я ослабила его, почти отпустила, продолжая ласково говорить с Почином. Он удивленно замер, явно не веря, что ему не собираются причинять боль, а затем спокойно двинулся рысью. После занятия тренер, внимательно наблюдавшая за моими маневрами, сказала: «Ну что же, постарайся успокоить этого рыжика. Видимо, у него просто очень мягкий рот, поэтому рукой работай как можно аккуратнее».
Так началась моя работа с Почином. Каждая тренировка была для меня радостной, полной новых открытий, мы все больше узнавали друг друга. Не меньше времени я проводила в долгих задушевных разговорах с Чипом (так я стала ласково называть коня) в его деннике. Он умел быть как-то особенно благодарным за тепло и ласку.
Скоро в манеже было решено устроить состязание между учениками двух конноспортивных школ. Я волновалась больше всех, так как для Почина это были первые достаточно крупные соревнования в нашем манеже. Я не сомневалась в готовности коня, но, зная его повышенную чувствительность и возбудимость, ставила для себя самую простую цель - пройти маршрут до конца.
После меня на Почине должен был прыгать спортсмен классом повыше (как водится во многих учебных группах, всадников было больше, чем лошадей, поэтому некоторые кони проходили паркур дважды). Надо сказать, что я никогда не испытывала симпатий к Славе. Он был довольно сильным спортсменом, многое умел, но очень жестко обращался с лошадьми. Правда, размышлять на эту тему было некогда, меня уже вызывали на манеж.
Почин изящно застыл перед трибуной, заметно волнуясь. Беспокоилась и мой тренер, стоявшая в манеже у одного из препятствий. Маршрут был не слишком сложным и, чисто пройдя всю дистанцию, мы с Почином подошли к последнему препятствию - параллельным брусьям. Конь сильно нервничал, заходя на прыжок, на мгновение мне тоже стало не по себе. Сомнение было крохотным, но Чип его тут же почувствовал и резко затормозил прямо перед препятствием. А в конкуре свои правила: три «закидки» - и всадника снимают с соревнований. Вторая попытка - снова остановка, меня захлестывает ощущение безнадежности: «Ну надо же, на последнем препятствии!» Я вижу огорченное лицо тренера, слышу с трибун ободряющие крики девчонок из моей группы. «Ну, Чип, пожалуйста, давай прыгнем! Ты ведь можешь!» Я оглаживаю сильную шею и снова захожу на прыжок. Мощный рывок - и препятствие, ставшее вдруг таким маленьким, проплывает где-то внизу.
Пока я нахваливала свое рыжее сокровище, к нам уверенной походкой приблизился Слава. «Ладно, давай мне свою клячу. На такой развалюхе чисто отпрыгать не смогла, чему вас только учат!» Мне стало нехорошо при мысли, что Почину предстоит в ближайшие несколько минут тесно познакомиться с этим спортсменом. «Слава, прошу тебя, - осмелилась я, - не дергай его, будь помягче». Не удостоившись в ответ даже презрительного взгляда, я с дурными предчувствиями поплелась на трибуну.
Распахнулись кожаные шторки манежа, и Слава выехал на приветствие. Судя по всему, он уже показал Чипу, кто тут хозяин. Конь буквально извивался под ним, а всадник все жестче набирал повод, заходя на препятствие. Первый прыжок был как бросок лошади прочь от жестких поводьев, но Чип тут же наткнулся на сильный рывок назад. На втором препятствии конь резко затормозил. Слава немедленно наказал его хлыстом, при этом продолжая рвать трензелем рот. Чип нехотя подчинился, но я видела, что он уже на пределе. Последний прыжок - брусья. Слава снова грубит поводом, и тут Чип вновь остановился – видно, это препятствие его доконало. Последовал неизменный удар хлыстом, но коню было уже все равно и он встал в третий раз, чуть не выбросив всадника из седла. Над манежем гулко зазвенел гонг, возвещающий о снятии спортсмена с соревнований.
Я кинулась на конюшню забирать Почина, Слава стоял рядом с тяжело дышащим конем, хлыст в напряженно сжатой руке слегка подрагивал. Намерение как следует проучить гадкую клячу было ясно написано у него на лице. Не успела я открыть рот, как за моей спиной раздался до невозможности ехидный голос моего тренера: «Ну и что, Славик, на коне злость будешь срывать? Тебя предупреждали, что эта лошадь грубости не выносит. Вот и результат: моя девчонка прошла маршрут, а тебя сняли. Вот так, кандидат в мастера, впредь будешь умнее». Кипя от злости, спортсмен швырнул мне повод Почина и ушел не оглядываясь.
Прошло несколько месяцев, и на успокоившегося Чипа стали сажать других ребят, правда, со строгим наказом - не дергать поводом. В то время для спортивных конюшен настали тяжелые времена. Не выдерживая безденежья, тренеры увольнялись, часто просто бросая на произвол судьбы лошадей. Среди «лишних» оказался и Почин, которого скоро продали, и мы расстались на несколько долгих лет.
Когда появился приют «Уникум», мы первым делом начали разыскивать знакомых и любимых лошадей. Мы потратили много сил, чтобы разыскать кооператив, куда продали одну из них. Когда я приехала туда для переговоров о покупке, то получила отказ. «Пусть поработает еще, - сказала старший тренер. - Но если вам нужны старые лошади, то есть тут у меня одна развалюха. Этому скелету одна дорога - на мясокомбинат». Я не поверила своим глазам - из тесного денника ко мне потянулась золотисто-рыжая морда со знакомой белой проточиной! Неужели Чип?! Я просто не знала, что делать, - места в приюте не было, кормов не хватало, но ведь это был не просто какой-то конь - это был Чип! Решено, он должен дожить свой век с нами.
В ту мимолетную встречу я не успела толком разглядеть коня, поэтому ожидание, когда же опустится трап коневозки, было до невозможности напряженным. Лошадь, вышедшая из машины, была мне почти незнакома. От Чипа осталась только его ярко-рыжая масть, просвечивающая через грязную свалявшуюся шерсть. Глаза запали, шея безнадежно и уныло опущена. Глядя на него, я сразу вспомнила картинку из учебника биологии - «Скелет лошади». Если бы какому-нибудь художнику пришло в голову поискать модель для создания образа Россинанта, Почин был бы лучшей кандидатурой.
Через несколько часов после чистки и кормежки коня вывели на работу. По окончании езды я вконец расстроилась: все, чего мне удалось когда-то добиться, пошло насмарку. Более того, Чип начал шарахаться в стороны от любого движения поводом, свечил, задирал голову и несся вперед, не разбирая дороги. Сразу было видно, что в кооперативе с ним не больно церемонились.
И все началось сначала. Уговоры, оглаживание, очень аккуратная работа рукой. На уздечку специально пристегнули мягкий «дутый» трензель, чтобы лишний раз не травмировать рот. Через некоторое время дело пошло на лад, еще пару месяцев мы потратили на обучение езде на Чипе наших юных всадников. Несмотря на трудный характер, рыжий мерин завоевал сердца многих посетителей приюта. Его мягкость, нежность и ранимость вызывали симпатию и сочувствие, а мудрый и печальный взгляд располагал к откровенному общению.
Прошел год. Почин мало изменился внешне, хотя к нему и вернулась былая грация. Внутренне же это стала совсем другая лошадь, спокойная и ласковая. Сознание собственного достоинства и врожденное благородство были уже чертами не Россинанта, но Дон Кихота, старого рыцаря без страха и упрека. В работе на него не могли нахвалиться, хотя он и любил подыграть, но, как ни странно это звучит, Чип всегда думал о своем всаднике.
Как-то солнечным зимним утром я занималась с группой детишек. Всадники были слабенькие, поэтому в поле мы не пошли, а остались работать на узких улочках дачного поселка. Четыре лошади, включая Почина, ушли рысью по дорожке, а я осталась заниматься шаговой работой с девочкой на пожилом рысаке Уникуме. Вдруг неподалеку раздался басистый лай крупной собаки, а следом послышались детские крики. Я похолодела: что-то случилось, а отсюда ничем помочь невозможно. Пока я, буквально волоча за собой старика Уникума, добиралась до ближайшего поворота, мне навстречу уже вылетали наши развеселые пенсионеры. Две первые лошади скакали с пустыми седлами, третий негодяй высадил всадника прямо мне под ноги, а последним несся Почин. Вот чудо, девочка сидит на нем прямо и вроде падать не собирается! Все кони радостно пролетают мимо, а Чип, услышав мой отчаянный крик, призывающий хвостатых безобразников к порядку, плавно сворачивает и останавливается рядом со мной, как бы предлагая убедиться, что его ноша цела. «Молодец, - обращаюсь я к малышке на Почине, - не упала, не испугалась». «А он бежал как-то по-другому, даже задом не бил, а когда я начала падать, и вовсе затормозил. По-моему, он просто не хотел, чтобы я свалилась». Сначала я рассмеялась (не бывает так!), но, посмотрев на весело фыркающего Чипа, не смогла отогнать мысль: «Неужели же этот высокий сильный конь не сбросил бы слабую девчонку, если бы захотел? Вместо этого он буквально принес ее мне. Может, ученые, которые невысоко ценят лошадиный интеллект, сильно ошибаются?»
С тех пор Почин заслужил полное доверие к себе, на него без страха сажали новичков, зная, что он их ни за что не потеряет. К сожалению, через год здоровье его совсем пошатнулось. И вот наступил день, когда во время работы в смене Чип внезапно лег. Дети закончили занятие самостоятельно, а мы с конюхом все возились с Почином: шагали, кололи, растирали. К ночи колики вроде отступили, но легче ему не стало. Начался сердечный приступ, и Чип уже не мог встать. Мы уже вместе со срочно вызванным ветврачом стояли вокруг него и понимали, что этот бой мы проиграли. Он умирал. В последний раз, пытаясь убежать от смерти, Почин рванулся и снова бессильно опустился на опилки. Обреченно махнув рукой, ветврач вышла из конюшни. Я задержалась на несколько секунд, чтобы еще раз погладить благородную голову. Почин уходил, но последним его воспоминанием все же были добрые руки и ласковые голоса людей, любивших его.
Прошло несколько месяцев со дня смерти Почина, и совершенно неожиданно, как это всегда бывает, я встретила в Москве своего бывшего тренера. Я рассказала ей о последних годах жизни Чипа в приюте. Мы распрощались, и перед уходом она вдруг сказала: «А кстати, я никогда не говорила тебе, почему его списали из конной милиции? Сколько его ни учили, ни заставляли, он не хотел идти на человека. Ни бич, ни хлыст не помогали. Любил он людей, непонятно за что, правда».
Вот так уже после смерти Почина я узнала еще об одной черте его характера. Значит, он все-таки сознательно не сбросил тогда ребенка! «Любил людей», надо же! Ты доверял человеку, рыжий конь, и я рада, что хоть под конец жизни люди оправдали твое доверие. А по ночам я вижу тебя во сне, там, где ты сейчас, на вечных лугах, среди высокой зеленой травы, залитой ярким солнечным светом…
Дарья КУЗОВЛЕВА
|
