- Ты из города? Если хочешь в спорт, имей в виду, что соревнования тебе тут не светят, - сразу предупредили Витальку. Виталька приехал из самого города только потому, что услыхал, будто в этом селе есть лошади. Лошади и вправду были - стояли каждая в...
- Ты из города? Если хочешь в спорт, имей в виду, что соревнования тебе тут не светят, - сразу предупредили Витальку.
Виталька приехал из самого города только потому, что услыхал, будто в этом селе есть лошади. Лошади и вправду были - стояли каждая в своей клетушке, тянули морды в проход конюшни. Рыжие, гнедые, вороные...
Сразу-то, едва ступив в конюшню, Виталька словно ослеп. После яркого весеннего дня ему показалось тут угольно-темно, только светлел впереди прямоугольник дальних распахнутых ворот, а на его фоне четко вырисовывался силуэт худого человека. Там, где стоял человек, что-то грохотало. Виталька осторожно пошел к этому человеку, и пока шел, пока дышал запахом конюшни - сложной смесью запахов конского пота, кожаной амуниции, навоза, соломы, запаренного овса - начал различать за решетками по обе стороны от себя высоких и прекрасных лошадей.
Человек стоял посреди прохода и курил, а решетка рядом с ним вздрагивала, потому что веревка, привязанная к ней хитрым узлом, то провисала, то натягивалась до отказа со звуком басовой струны. Виталька поздоровался. За решеткой в белостенном деннике металась тонкая вороная лошадь, а веревка была привязана к желтым ремням, охватившим лошадиную голову.
Совсем рядом видел Виталька почти квадратные раздутые черные ноздри, ярко-красные внутри, видел огромные, полные ужаса глаза. Копыта стучали, копыта скользили, копыта били по стене... Лошадь пыталась подняться на дыбы, едва не падала, дергалась то вправо, то влево, до хруста натягивала веревку, извивалась всем телом, осаживая назад, лишь бы освободиться - любой ценой. Человек спокойно курил, вспыхивал оранжевый огонек, освещая худое лицо, нос с горбинкой, челку, падающую на глаза... Виталька только воздух в грудь набрал, чтобы спросить, а человек сказал:
- Ты из города? Если хочешь в спорт, имей в виду, что соревнования тебе тут не светят...
Виталька смотрел на бьющуюся лошадь:
- За что ее?
Человек неторопливо объяснил, что это не наказание, просто есть такая работа, называется "обтяжка". Годовалого жеребенка, который гулял до этого в табунке ровесников, ставят в отдельный денник. Потом на жеребенка надевают недоуздок - и, ясное дело, он совсем не радуется посторонним ремням на своей голове. Затем его привязывают - накоротко, чтобы в длинной веревке не запутался. И то, что он так сопротивляется, пытается вырваться - это нормально. Так надо. Каждый жеребенок должен понять, что веревка сильнее лошади, а человек - и подавно.
Человека звали Максимом, он был зоотехником и тренером на ферме, где выращивали для конного спорта украинских верховых. Он и сам вырос на этой ферме, здесь учился ездить верхом и прыгать через препятствия.
В пятнадцать лет он мечтал стать великим спортсменом, в двадцать мечтал вырастить лошадь мирового класса. Сейчас Максиму было тридцать два, и он уже давно не мечтал.
- Соревнования тебе тут не светят. Ясно?
Максим ждал в ответ разочарования. Не дождался. А где-то через неделю сообразил, что этот смешной мальчишка каждый день целый час едет на электричке и целых семь километров идет пешком вовсе не для того, чтобы получать медали, а просто-напросто для того, чтобы чистить и приручать жеребят, чтобы трястись в седле учебной рысью по плацу, чтобы отшагивать двухлеток после работы.
Он был совсем не таким, каким помнил Максим себя в тринадцать лет. Настолько не таким, что порой страшно раздражал, даже врезать хотелось. Но - нельзя. Почему?
Очень просто. Мальчишка быстро, не успела степь отцвести, научился ездить верхом. Так быстро учатся только дети. И страха он не знал - дети часто не знают страха боли. А в конюшне стояло шесть непроданных двухлеток, и кому-то надо было их работать, чтобы не застаивались, не теряли форму. И еще: за весной приходит лето, а за летом - осень. Время заезжать полуторников. А среди молодняка всегда найдется пара-тройка особенно зловредных паршивцев. И гораздо приятней, когда не ты, а другой летит в солому после ловкого удара копытом, когда он растирает синяки от укусов, когда не ты, а он встречается с жесткой сухой землей после того, как гнедой, которого только еще приучают терпеть на спине человека, шарахается в сторону и выдает серию жестких "козлов"...
Виталька быстро учился, во все глаза следя за Максимом, что бы тот ни делал - уздечку ли зашивал, гонял ли на корде лошадей или напрыгивал их под седлом. Следил и запоминал. Только следил без восхищения, оценивающе - а это всегда хорошо замечает тот, за кем следят. Дело в том, что ни за что на свете не хотел Виталька быть таким, как Максим. Максим лошадей бил.
- Ты пойми, Виталь, - объяснил он еще в самом начале их знакомства, - без этого никуда. Куснул тебя - по морде! Хлыстом лучше. Брыкнуть попробует - по пузу ему. И не думай, что они тебя после этого ненавидеть начнут... Да ничего подобного! Сильней бьешь - больше ласкаться будут. Нельзя не бить.
Виталька тогда в ответ промолчал. Его отец всегда говорил, что не дело младшим учить старших и не дело любителям учить профессионалов. К тому же на вид Максим был прав. Действительно, кони ласкались к нему, ерошили волосы губами так, как они перебирают друг другу на пастбище гривы. Но только все равно Виталька не мог допустить, чтобы слова Максима были правдой. Правда такой быть не должна. И он делал кое-что по-своему, а получилось, что этим задел Максима сильнее, чем если б назвал дураком. Виталька сам приручил, обтянул, научил ходить за человеком в поводу и бегать по кругу на корде одного из годовалых жеребят. И ни разу не ударил при этом. И даже не обругал.
Рыжий длинноногий жеребчик с треугольной звездочкой на лбу и высоким белым носком на левой задней ноге ходил за мальчишкой, как собачонка. Виталька часто выпускал его из денника без уздечки или недоуздка, потому что жеребенок послушно прибегал на зов. В документах он именовался Северином, а Виталька называл его Малышом.
Максим делал вид, что этого не замечает. Только один из конюхов, старый дед по прозвищу Карацупа, все равно утешил молодого начальника:
- Играется пацан... Ничего, надоест...
А тем временем городской неуклюжий мальчик и рыжий высокий жеребенок привыкали друг к другу все сильнее. Вскоре возникло между ними то чувство, которое нельзя назвать любовью человека к лошади или лошади к человеку. Просто когда они были врозь, каждому из них чего-то не хватало, и от этого делалось тоскливо и неуютно жить, а как только они встречались - все в мире становилось на свои места... Словом, все шло так, как это уже происходило тысячи раз в тысячах городов и сел, с тысячами людей, с тысячами лошадей.
В конце весны всех годовичков уже обучили бегать на корде, в начале лета стали напрыгивать, к концу лета учебные препятствия сделались выше. Недели уходили незаметно, как всегда это бывает у тех, кто занят трудом.
Как и положено, за летом наступила осень. Время, когда у маток отбивают родившихся весной жеребят. Время, когда начинают приучать к седлу полуторагодовалых. И еще, к сожалению, осень - время, когда начинается учеба в школе.
Приходилось теперь Витальке все утро и еще полдня тратить на уроки. А после последнего звонка мчаться на вокзал, чтобы успеть на электричку. И всю дорогу в набитом людьми, качающемся вагоне, и потом, шагая по узкой асфальтовой дороге между перепаханных осенних полей, ждать... Ждать, когда, наконец, вдохнешь родной запах конюшни, когда услышишь заливистое ржание в ответ на вкрадчивое: "Малыш-ш-ш-ш...".
На конюшне время пролетит до обидного быстро, не успеешь отработать трех лошадей, как уже стемнеет... Что ж, тогда - снова на станцию, снова вагон электрички, уже почти пустой, холодный и полутемный. В нем надо будет отыскать лампочку поярче, устроиться под ней на жесткой деревянной скамье и решать примеры по алгебре или учить физику... А дома быстро съесть все, что дадут, упасть на кровать - и провалиться в сон. В сон, в котором будешь продолжать чистить, седлать, рысить, галопировать, отшагивать.
Максим тихо радовался, что городской продолжает приходить и сейчас, когда два десятка брыкучих полуторников надо приучить терпеть всадника, слушаться повода и шенкелей - сельских-то пацанов на конюшню силой не затянешь. Виталька ходил весь в синяках, у него постоянно что-нибудь болело, но зато он сам, без помощи Максима, заездил двух жеребчиков и одну кобылку. И решил, что Малыша начнет учить попозже, когда опыта чуть поднаберется.
Но не вышло. В один из осенних прозрачных дней издалека увидел Виталька у конюшни длинный автофургон возле фермы. Осень - это время, когда продают полуторников. Он побежал. Рюкзак бился на спине, острыми уголками учебников подгоняя бежать быстрее.
Конечно, дыхание скоро сбилось, пришлось перейти на неровный торопливый шаг, но все же Виталька успел. Успел вовремя, как раз тогда, когда по дощатому настилу Максим пытался завести в машину имущество совхоза по кличке Северин. Жеребчик идти не хотел, упирался, осаживал, пытался встать на дыбы...
Максим издалека заметил на прямой дороге знакомую фигурку и заорал:
- Эй! Виталь! Давай сюда - поможешь!
Виталька... Виталька так растерялся, что послушался. Младшие должны слушаться старших. Любители не учат профессионалов. Лошади принадлежат совхозу. И должны знать эти лошади, что человек сильнее всех.
В руках Витальки Малыш мигом успокоился и послушно зашел в коневозку. Виталька сам привязал его к толстому поперечному брусу. Жеребята в кузове фургона стояли очень тесно, разделенные лишь дощатыми перегородками. Сосед Малыша, гнедой Наполеон, вспотел от страха и мелко дрожал. Витальке стало трудно дышать, в глазах защипало. Он похлопал Малыша по шее, угостил яблоком и поклялся себе узнать, куда его везут, заработать денег и выкупить...
- Вылезай давай! Чего застрял!
И Виталька послушался, медленно пошел из темного кузова на свет, чувствуя, что сердце его разрывается надвое, и одна половинка остается внутри коневозки.
Он сел на низкую лавку возле распахнутых ворот и смотрел, как по щербатому асфальту мимо него переступают тонкие сильные ноги - рыжие, гнедые, вороные, шаркают грязные кирзовые сапоги... Жеребят все вели, все стучали и стучали аккуратные копыта... Потом, видно, погрузку закончили - долго стояла тишина, только стрекотал вдалеке на молочной ферме трактор и одинокая собака лаяла в селе.
Но вдруг завелся мотор - Виталька вскинул глаза и увидел, как тронулся "КамАЗ", покатился вперед, умело развернулся, выехал на дорогу. Максим, устало ступая, подошел и сел рядом с Виталькой. Фургон на прямой дороге становился все меньше, пока не потерялся у горизонта.
Максим чиркнул спичкой, закурил.
- Куда их купили? - мрачно спросил Виталька.
- В Харьков. - Максим затянулся сигаретой и выпустил большое облако дыма. - Классно... От пятнадцати избавились. Я думал, два раза придется машину гонять, а за один раз управились... Правда, напихали как селедок в бочку...
- А куда - в Харьков?
- Ты что?! - весело удивился Максим. - В гости собрался?!
Виталька промолчал. Максим похлопал его по плечу, словно жеребенка:
- Да брось ты! Это у тебя детство в ... играет! Думаешь, привезут твоего рыжего в Харьков, там и будет стоять? Ага, как же! Уйдет дальше в Россию, а может, и за бугор... Вот так. Да не кисни ты, вон Занзибар остался, Магнитка... Я ж не дурак - самых классных вперед продавать. Вообще-то говоря, Северин твой прыгал так себе, средненько... А лучших я оставил... Нет, хочешь - выбирай себе любого из отъемышей! Там бегает в базу один такой - просто супер! От Гротеска и Малюты. И кличку сам ему придумаешь... Работай!
Виталька молчал. Максим посмотрел на него внимательней и посоветовал:
- Да ты не переживай. К каждой лошади привязываться - сердца не хватит.
Виталька вскочил, подхватил с земли рюкзак с учебниками, закинул его за спину и пошел, не попрощавшись. Максим подумал, что мальчишка обиделся. Но это было не так. Просто Виталька не хотел, чтобы Максим видел, как он плачет.
***
Снова он приезжал каждый день из города, и все было как всегда - переодеться, чистить, седлать, гонять на корде, работать под седлом... Все было, как всегда, просто иногда Витальке казалось, что в конюшне, полной лошадей, пусто. Или это внутри у него пусто. И утешал он себя мыслями, что зато у Малыша будет все хорошо, попадет он в английскую или немецкую конюшню, где будут его хорошо кормить и пылинки сдувать с рыжей шкурки...
Неделю спустя Максим сказал ему:
- А твоему рыжему не повезло...
У Витальки стало холодно в животе.
- Подкололся. Жить надоело, - усмехнулся Максим и двинулся куда-то по делам, но Виталька его догнал и даже за руку схватил. Пришлось объяснять:
- Понимаешь, этот придурок начал в пути биться, сломал перегородку и обломком доски распорол себе брюхо... Глупое животное... Приехали в Харьков - а он уже холодный... Э, Виталь! Да слышишь, ему повезло! Считай, отмучился - и больше никаких неприятностей!
Виталькино лицо застыло скорбной маской. Смотреть на него было ужасно смешно, Максим едва сдерживал улыбку, пока утешал:
- Ты же мужик… Ну сдох - и сдох. Лошадь вообще меньше человека живет, он бы по-любому раньше тебя умер. Я раньше тоже из-за каждого переживал!
Виталька сказал:
- Я - все. Я больше не приду.
- К-куда ж ты денешься... Придешь. Это ж тебе не шахматы - бросил и все. Не бокс. Не футбол. Это - как любовь... Лошади тебе потом сниться будут. Будет казаться, что за окном копыта стучат. Не выдержишь, вернешься.
Виталька резко повернулся и бросился прочь.
Он шел по узкой дороге, ступая так осторожно, словно боялся сделать ей больно. Слева поля, справа... Впереди, почти у горизонта, белел кубик железнодорожной станции в окружении золотых наконечников копий - полуоблетевших пирамидальных тополей.
Небо было осенним, прозрачным, высоким, с тонкими прожилками розовых облаков у горизонта, там, куда уходила дорога. Мир был огромным и пустым. Виталька был в этом мире один.
…Через три недели Максим забрал себе Виталькины кирзовые сапоги. Они были чуть маловаты, но зато не протекали, а как раз начались осенние дожди.
Хоть и говорил Максим, что на земле есть вещи сильней человеческой воли, Виталька на конюшню больше не пришел никогда. А лошади ему действительно снились. Почти каждую ночь. Рыжие, гнедые, вороные... Он с ними бегал наперегонки по широкой долине прохладной речки, по короткой сочной траве, под ласковым теплым солнцем. Только был в этих снах Виталька не мальчиком тринадцати лет. Он был украинским верховым жеребенком, рыжим жеребчиком с треугольной звездочкой во лбу и высоким белым носком на левой задней ноге...
Людмила ПИВЕНЬ
Рисунок Юрия Станишевского
|
